Дмитрий Андреевич Фурманов (1891-1926)-участник Гражданской войны, комиссар чапаевской дивизии, писатель; в 1918-1919 годах принимал участие в формировании воинских частей Ярославского военного округа.

Дмитрий Андреевич Фурманов родился 26 октября (7 нояб­ря по новому стилю) 1891 года в селе Середа, Костромской губернии (теперь город Фурманов, Ивановской области). По новым данным – в селе Алешкино Ярославской области. Его отец Андрей Семенович происходил из крестьян Ярославской губернии; мать Евдокия Васильевна была дочерью сапожника из города Владимира.

Дмитрий Андреевич Фурманов родился 26 октября (7 нояб­ря по новому стилю) 1891 года в селе Середа, Костромской губернии (теперь город Фурманов, Ивановской области). Его отец Андрей Семенович происходил из крестьян Ярославской губернии; мать Евдокия Васильевна была дочерью сапожника из города Владимира.

В мае 1905 года, когда Митяй заканчивал шестиклассное училище, в Иваново-Вознесенске началась крупная забастовка, длившаяся 72 дня. Руководили забастовкой большевики, профессиональные революционеры Ф. А. Афанасьев, М. В. Фрунзе, А. С. Бубнов, Н. И. Подвойский и другие. В ходе забастовки, ивановские пролетарии создали Совет рабочих депутатов. Это был   первый   Совет   в   нашей   стране — прообраз   Советской власти.   Он   фактически   руководил   всей   жизнью   в   городе; с решениями Совета вынуждены были считаться даже местные фабриканты.

 В 1897 году семья Фурмановых переехала в Иваново –Вознесенск.

     В  этом городе  никогда не переставало колотиться революционное сердце… Слава тебе, прокоптелый от фабричного дыма Иваново – Вознесенск! Ты сумел вскормить могучую пролетарскую семью…

Комиссарская деятельность Фурманова

Фурманов Дмитрий Андреевич (1891- 1926) - писатель. В январе 1919 г. - комиссар 25-й стрелковой дивизии (командир В.И. Чапаев), с августа 1919 г. - начальник Политуправления Туркестанского фронта, с марта 1920 г. - уполномоченный по Семиреченской области, принимал участие в ликвидации контрреволюционного мятежа в Семиречье. С 1921 г. - на литературной работе, с 1923 г. - секретарь Московской организации РАПП.

      Но когда летом 1918 г. большевики вытеснили анархистов с эсерами, он вступил в коммунистическую партию, записав в своем дневнике: «Только теперь начинается сознательная моя работа, определенно классовая, твердая, нещадная борьба с классовым врагом». Он тут же включился в организованное большевиками истребление народных сил, сопротивлявшихся перевороту. Сформировал в Иваново-Вознесенске отряды для подавления антибольшевицкого восстания в Ярославле. С этими отрядами две недели героически сражалось обычное городское население: гимназисты, служащие, мастеровые. При взятии засыпанного красными снарядами города все его защитники были уничтожены  - в том числе и руками тех карателей, которых направил в Ярославль лично Фурманов. Осенью 1918 г. он стал секретарем Иваново-Вознесенского окружкома РКП(б) - правой рукой М.В. Фрунзе, который поручил ему руководить пропагандой среди военных частей Ярославского округа. Так Фурманов стал политическим комиссаром. Именно в этой должности он вывел себя в романе «Чапаев» под фамилией Клычков.

      Главной функцией комиссара был надзор за политической благонадежностью командиров и рядовых красноармейцев. Фурманов приступил к этому делу с большой энергией. В декабре 1918 г. он отправился в Ярославскую губернию для инспектирования военных комиссариатов, откуда ежедневно писал своему начальнику, Фрунзе донесения о настроениях в армейских частях. Например: «На всех живоглотов-кулаков, которые сеют в массу солдат разные провокационные слухи, партийная ячейка должна обратить свое внимание… Всех кулаков взять на учет, а также вменяется в обязанность членам ячеек следить за командным составом, который зачастую ведет антисоветскую агитацию…». Под антисоветской агитацией тогда понималось любое упоминание о репрессиях и бедствиях народа на советской территории. Упомянутых «кулаков», то есть недостаточно «сознательных» красноармейцев, Фурманов предлагал «частью сажать в тюрьму, а самых опасных и крикливых - расстреливать». Будущий писатель и сам приложил руку к расстрелам: он выступал обвинителем в революционном трибунале.

Ярославский концентрационный лагерь при отделе управления исполнительного комитета Ярославского губернского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов.
г.Ярославль,Ярославская губерния.
1919-1923 гг. Фонд: 107 Дата: 1919-1923

Понятие «концлагерь» у большинства из нас вызывает ассоциации, связанные с нацизмом и Второй Мировой войной. Однако рассекреченные к 1988 году доказывают существование концентрационных лагерей в советской России, начиная с мая 1919 года.

    Революционную борьбу Иваново – вознесенских рабочих в 1905 году возглавляли видные большевики: Ф.А.Афанасьев, М.В.Фрунзе, А.С.Бубнов, Н.И.Подвойский и др.  В мае 1905 года, когда Фурманов заканчивал училище, в Иваново – Франковске началась всеобщая забастовка, в ходе которой был создан первый в истории Совет народных депутатов.   Юный Фурманов посещал митинги и собрания рабочих на реке Талке.

     Не имея материальной поддержки семьи, Дмитрий Фурманов всё же в 1912 г. весной едет в Москву и поступает на юридический факультет. Посещение первых лекций его разочаровывает, он пишет в своих записках: "Куда идти мне? Чувствую, что влечет другое, не сюда попал я. Нет удовлетворения, не могу заниматься сухими науками закона, когда все нутро тянется к поэзии, когда рифмы прут из нутра".      И Фурманов переводится на словесное отделение историко-филологического факультета МГУ, который и оканчивает без государственных экзаменов в 1915 г. В годы студенчества он был весьма стеснён в средствах. 

      Сам писатель, и многие его современники оценивали "Чапаева" и "Мятеж" как первые и незрелые опыты начинающего автора, в которых документально запечатлены великие события гражданской войны, но в которых нет еще глубокого художественного познания эпохи. Известно, как в доброжелательном письме к Фурманову Горький оценил обе его книги: "Вы пишете наспех, очень небрежно и Вы рассказываете как очевидец, но не изображаете как художник".  Известно также, что Фурманов воспринял оценку Горького как справедливый суд великого художника.

          Вместе с тем уже при жизни писателя его книги имели огромный успех. За два года после выхода в свет "Чапаев" выдержал четыре издания, и во все последующие десятилетия обе книги переиздавались по несколько раз в год в различных издательствах Советского Союза, достигнув к нашему времени тиража в несколько миллионов экземпляров.

«Чапаев» так и не получил авторского жанрового определения (не имеет подзаголовка). Как отмечал М.Горький в письме Фурманову (авг. 1925), «по форме Чапаев не повесть, не биография, даже не очерк, а нечто нарушающее все и всякие формы». Между тем в жанровом составе книги все эти формы присутствуют. Повествование развертывается как документально-историческая хроника очеркового типа, в которой, однако, портретно-биографическая характеристика главного персонажа получает значение самостоятельной жанровой доминанты.

В то же время «Чапаев» и повесть:

во-первых, потому, что ряду персонажей даны вымышленные имена;

во-вторых, потому, что в обрисовке характеров героев автор использует приемы художественной типизации (это подтверждается при сравнении текста книги с дневниковыми записями Фурманова).

в-третьих, потому, что повествование органично включает в себя элементы традиционной беллетризации, такие как пейзажные и портретные зарисовки, описания внутренних состояний героя-повествователя, приемы картинной обрисовки массовых сцен, речевой характеристики персонажей и т.д.

В жанровом составе «Чапаева» не менее отчетливо присутствие примет собственно исторического исследования (с привлечением соответствующих источников, с цитированием документов), напоминающего научно-историческую публикацию.

Роман "Мятеж" по методу создания очень близок "Чапаеву". Только писался он значительно легче, чем повесть о легендарном герое. Фурманову многое открыл "Чапаев": мучительные раздумья и работа над ним помогли писателю организовать и осмыслить не менее сложный материал о верненском кулацком мятеже в 1920 году. Теперь Фурманов сознательно, открыто, на основе "чапаевского" опыта, шел от материала самой истории, от жизни. Если в "Чапаеве" он долго думал над тем, как начать ему повествование - от первого или от третьего лица, то в "Мятеже", не задумываясь, он начал от первого: это соответствовало его манере письма, это облегчало осмысление и организацию материала, ибо все это прошло через авторское сознание, впечатления и непосредственное участие в событиях. Если в "Чапаеве" Фурманов мучился над тем, как поступать с историческими фактами, лицами, документами, то в "Мятеже" он смело пошел на самое точное и полное использование исторических материалов о подлинных фактах и событиях, о лицах и документах, вплоть до выступления под своей фамилией в качестве рассказчика и главного героя повествования. "Мятеж" более историчен и документален, чем "Чапаев". Здесь нет ни одного вымышленного героя, эпизода, документа. Страницы повествования пестрят подлинными приказами, постановлениями, телеграфными переговорами, обращениями к массам, листовками. Вся история мятежа: его причины, его ход час за часом, день за днем переданы с абсолютной документальной и исторической достоверностью. По жанру "Мятеж" еще более сложная вещь, чем "Чапаев". В "Чапаеве" автор стремился к созданию традиционно художественной формы повествования. В "Мятеже" совершенно не чувствуется этого стремления. Здесь полная ориентация на воспроизведение того, что было в самой жизни. Отсюда так много справок и описаний из истории края, из жизни коренного населения - киргизов, из жизни русского казачества и крестьянства. Этим же объясняется всестороннее выяснение социальных и национальных особенностей во взаимоотношениях семиреченского населения, описание положения на фронтах республики, положения на Туркестанском фронте, в Семиречье, в городе Верном. Этот поток исторических, военных, географических, этнографических справок и описаний занимает значительное место в "Мятеже", неизмеримо больше, чем в "Чапаеве", и придает произведению четко выраженный научно-публицистический характер, чего нет в "Чапаеве".

Вместе с тем "Мятеж", при всем жанровом своеобразии, обладает качествами подлинно художественного произведения. А. Серафимович, автор предисловия к первому изданию "Мятежа", передал свое впечатление от первого чтения романа в статье "Умер художник революции" следующими словами: "Я читал всю ночь напролет, не в силах оторваться, перечитывал отдельные куски, потом долго ходил, потом опять перечитывал. И я не знал, хорошо это написано или плохо, потому, что не было передо мной книги, не было комнаты, я был в Туркестане, среди его степей, среди его гор, среди его населения, типов, обычаев, лиц, среди товарищей по военной работе, среди мятежников, среди удивительной революционной работы" (Собр. соч., 1948, Госиздат, т. 10, стр. 336).

Это же впечатление выносит при чтении "Мятежа" и наш современный читатель. Такую взволнованность, такое восприятие жизни может создать и передать только подлинно художественное произведение. При всей кажущейся перегрузке произведения историческими отступлениями и справками, "Мятеж" обладает твердым сюжетным каркасом, четко продуманной композицией. В центре обширного повествования находится мятеж, поднятый верненским военным гарнизоном против советской власти. Все, буквально все в романе подчинено выяснению причин и раскрытию этого центрального события. Сердцевиной же этого события является столкновение двух сил, двух идеологий, двух непримиримых лагерей - советского, революционного, коммунистического, представленного небольшой группой партийных работников, с одной стороны, и контрреволюционного, кулацко-анархического, с другой, представленного огромной массой мятежников, обманутой и спровоцированной кучкой отъявленных врагов советской власти

Героем "чапаевских" анекдотов Дмитрий Андреевич Фурманов стал совершенно незаслуженно. С Василием Ивановичем его связывала реальная служба в 25-й дивизии; к созданию сценария знаменитого фильма Фурманов отношения не имел. Потому что безвременно скончался за восемь лет до премьеры.

За перо литератора Фурманов взялся в то время, когда в перевороченной и не улежавшейся стране было не до литературы. Рядом с примкнувшими к революции интеллигентами Зазубриным ("Щепка") и Тарасовым-Родионовым ("Шоколад") ему, самоучке, бывшему кавалеристу, новоиспеченному (с 1918 г.) члену РКП(б), было трудно и писать, и проводить правильную партийную линию каким-то иным способом, кроме кумачовых лозунгов.

Канонизированные, удостоенные впоследствии почетных титулов "первых произведений социалистического реализма", фурмановские "Чапаев" и "Мятеж" – вещи вполне удавшиеся. Если судить их с позиций времени, в которое они были написаны. Фурманов чувствовал, что от принципа документально-художественного очеркизма ему отойти не удастся – не хватало литераторского опыта. Личного хватало с избытком. И он смог избежать того невнятного романтического грохота "революционной грозы", которым изобиловали ранние попытки создавать новую литературу.

И "Чапаев", и "Мятеж" являют собой реализм революционной действительности, в котором описание событий и характеров адекватно материалу. Сегодня читать их трудно, но все же это литература, а не сборник декретов Реввоенсовета.

Фурманов мучительно искал и свой собственный, и общий путь новой словесности – это видно по дневникам, опубликованным лишь через три года после его кончины. Как все талантливые люди, он умел быстро и плодотворно учиться. Не случайно одним из первых в 1924 г. Фурманов начал открытую борьбу с целенаправленной пролетаризацией литературного дела. Он был одним из немногих литераторов-коммунистов, которые отстаивали плодотворность литературных дискуссий и недопустимость даже разговоров о "диалектическом материализме как революционном литметоде".

Дмитрий Андреевич Фурманов не вошел в золотую плеяду русских писателей – слишком краток и стеснен был его путь. Но в числе устроителей "нового революционного мира" он был одним из самых многообещающих.

Если в "Чапаеве" Фурманов мучился над тем, как поступать с историческими фактами, лицами, документами, то в "Мятеже" он смело пошел на самое точное и полное использование исторических материалов о подлинных фактах и событиях, о лицах и документах, вплоть до выступления под своей фамилией в качестве рассказчика и главного героя повествования. "Мятеж" более историчен и документален, чем "Чапаев". Здесь нет ни одного вымышленного героя, эпизода, документа. Страницы повествования пестрят подлинными приказами, постановлениями, телеграфными переговорами, обращениями к массам, листовками. Вся история мятежа: его причины, его ход час за часом, день за днем переданы с абсолютной документальной и исторической достоверностью. По жанру "Мятеж" еще более сложная вещь, чем "Чапаев".

В "Чапаеве" автор стремился к созданию традиционно художественной формы повествования. В "Мятеже" совершенно не чувствуется этого стремления. Здесь полная ориентация на воспроизведение того, что было в самой жизни. Отсюда так много справок и описаний из истории края, из жизни коренного населения - киргизов, из жизни русского казачества и крестьянства. Этим же объясняется всестороннее выяснение социальных и национальных особенностей во взаимоотношениях семиреченского населения, описание положения на фронтах республики, положения на Туркестанском фронте, в Семиречье, в городе Верном. Этот поток исторических, военных, географических, этнографических справок и описаний занимает значительное место в "Мятеже", неизмеримо больше, чем в "Чапаеве", и придает произведению четко выраженный научно-публицистический характер, чего нет в "Чапаеве".

Это же впечатление выносит при чтении "Мятежа" и наш современный читатель. Такую взволнованность, такое восприятие жизни может создать и передать только подлинно художественное произведение. При всей кажущейся перегрузке произведения историческими отступлениями и справками, "Мятеж" обладает твердым сюжетным каркасом, четко продуманной композицией. В центре обширного повествования находится мятеж, поднятый верненским военным гарнизоном против советской власти. Все, буквально все в романе подчинено выяснению причин и раскрытию этого центрального события. Сердцевиной же этого события является столкновение двух сил, двух идеологий, двух непримиримых лагерей - советского, революционного, коммунистического, представленного небольшой группой партийных работников, с одной стороны, и контрреволюционного, кулацко-анархического, с другой, представленного огромной массой мятежников, обманутой и спровоцированной кучкой отъявленных врагов советской власти. Эта схватка, развернутая на сотнях страниц повествования, передана с таким напряжением, острой, динамичностью и в такой нигде и ни в чем неприкрытой правдой, что действительно полностью захватывает читателя и не дает ему времени и возможности задуматься над тем, уместно или неуместно использован тот или иной документ, удачно или неудачно описано то или иное действующее лицо. Все кажется важным, нужным, уместным в этом стремительном потоке изображаемых событий. И люди, которые проходят перед нами как участники этих бурных событий, обретают свою социально-художественную значимость, плоть и кровь и как живые предстают перед нами. Несмотря на сложность классовых, национальных отношений, все яснее и четче определяются характеры представителей двух лагерей - мятежников и коммунистов.

Семь дней продолжался мятеж, и в конце концов был обезоружен и ликвидирован без единого выстрела, одним лишь пламенным правдивым большевистским словом. Каким надо было быть художником и убежденным коммунистом, чтобы с такой потрясающей силой и правдой изобразить напряженнейший момент в развитии событий - схватку одного большевика с пятью тысячами разъяренных мятежников и моральную идейную победу его над разбушевавшейся человеческой стихией. "Если быть концу, - напряженно думает Фурманов, идя на митинг в мятежную крепость, - значит, надо его взять таким, как лучше нельзя. Погибая под кулаками и прикладами, помирай агитационно! Так умри, чтобы и от смерти твоей была польза. Умереть по-собачьи, с визгом, трепетом и мольбами - вредно. Умирай хорошо. Наберись сил, все выверни из нутра своего, все мобилизуй у себя – и в мозгах, и в сердце, не жалей, что много растратишь энергии: - это ведь твоя последняя мобилизация! Умри хорошо..." (т. 2, стр. 296-297).

Вот эта безграничная коммунистическая убежденность, готовность и решимость до конца отстаивать великие благородные завоевания Октября, готовность даже своей смертью доказать справедливость правого дела - это и обезоружило толпу мятежников, тружеников, обманутых кучкой белогвардейских и кулацких бандитов.

"Мятеж" и по сей день остается одной из самых волнующих книг, где так пламенно прославляются необоримые идеи коммунизма подвигами рядовых солдат великой партии.

    У Фурманова был замысел сочинить «эпопею гражданской войны», где наряду с Чапаевым он хотел показать других героев, командиров и политработников, и в первую очередь М. В. Фрунзе, рассказать о прославленном походе таманцев...      Будучи одним из руководителей московской писательской организации, Фурманов собирал также материал для романа о писателях. К сожалению, ранняя смерть не дала ему осуществить задуманное.
      Боевая сабля и открытая книга скрестились на надгробной плите этого мужественного и честного человека, писателя-воина, солдата великой армии борцов за свободу. 

Рано ушел Дмитрий Андреевич Фурманов из жизни и литературы. Многое им было задумано и осталось незавершенным. Нет сомнения, что советская литература обогатилась бы и прославилась новыми и еще более совершенными творениями Фурманова.

У каждого города есть своя история, свое прошлое, настоящее и будущее. Как нет в мире одинаковых людских судеб, так и каждый город имеет свою неповторимую судьбу.

Ярославль никак не назовешь стандартным. Гости города приходят от него в восторг, старожилы привычно ворчат на несовершенство, но тоскуют по нему, оказавшись вдали. И вспоминаются чаще не бетонные проспекты и белоснежные кварталы новостроек, а патриархальные, кривоватые, но все равно милые улочки старого Ярославля, города, где не закатанные асфальтом дороги еще помнят многое из происходившего здесь пятьсот лет назад.

Города - как люди. Они рождаются, растут, стараются преобразиться, следуя требованиям современной моды. Подобно ревностной моднице стремятся они изменить свой облик, сменить «гардероб». Словно бриллиантами, засверкать солнечными бликами ультрасовременных окон, украсить свой наряд зеленью новых скверов и парков, обвиться поясом чистых рек.

Но кое-что в любом гардеробе задерживается надолго... Так и в Ярославле еще сохранились уголки, которые, несмотря на свой довольно почтенный возраст, не потеряли своего колорита и неповторимости. Идешь по старинным улицам нашего города и, действительно, ощущаешь дыхание его более чем тысячелетней истории. Белеют стены утопающих в зелени купеческих домов, сверкают на солнце золотые купола церквей и взмывают ввысь минареты. Лишь став взрослым, понимаешь, что живешь в прекрасном краю, полном нераскрытых тайн и интереснейших историй. которые так хотелось бы разгадать… Но город хранит их, лишь изредка раскрывая неизвестные нам события, отчего те становятся еще значимее и интереснее.

Яроославль - город непредсказуемый, город неожиданных контрастов, которые, к счастью, щадит время. Нашим городом нужно любоваться ранним утром, пока не разрушат очарования старины признаки суетной цивилизации, пока в еще нежарком солнце хорошо видны деревянное кружево и каменная резьба домов, радующих глаз не одно столетие. А наш гостеприимный и древний город как будто бы специально предназначен для неспешных прогулок по удивительным маршрутам.

Улица Дмитрия Фурманова.

Бывшее название: Суринская ул. (с вариантом Сурина ул.) - со второй половины XIX в.; название образовано, вероятно, от фамилии одного из домовладельцев.

Современная улица Фурманова - это часть бывшей Калачной слободы.

В Калачной слободе было два храма: холодный во имя Святой Живоначальной Троицы и теплый  во имя Параскевы Пятницы.  

Холодная одноглавая церковь построена в 1730 году во имя Святой Живоначальной Троицы с приделом во имя Александра Невского.

    Настенная роспись в летнем храме произведена в 1795—1796 годах ярославскими посадскими Иваном Семеновым Смирновым и Петром Семеновым Иконниковым.

Оба храма своим обустройством и содержанием во многом были обязаны пожертвованиям ярославского купца Георгия Семеновича Горошкова.
Церковь закрыта в 1931 году.
Холодный храм во имя Святой Живоначальной Троицы снесен в 1937 году.
Храм во имя Параскевы Пятницы сейчас действующий.

      В 1918 году во время белогвардейского мятежа в Ярославле в этом районе проходила линия обороны восставших. Бои шли за железнодорожный мост через Волгу. Била артиллерия. Попали снаряды и в Троицкий храм.

Он оказался разбит настолько, что, если приход не найдет денег на ремонт, его предписывалось закрыть. Все ценности и средства прихода были к тому времени уже конфискованы большевиками, денег на ремонт храма не нашлось, и в 1937 году Троицкая церковь была снесена. Пятницкая церковь была закрыта в 1931году, колокольня сломана, в храме устроили соляный склад. Позднее здание храма использовалось как общежитие и как спортивный зал.

      В 1771 году случилась в Ярославле страшная эпидемия моровой язвы. Не обошла она и Пятницкий приход – из 900 прихожан в живых осталось лишь 400. Умершие находили последний приют на церковном кладбище. Погост храма Параскевы Пятницы считался достаточно большим. Скорбную «эстафету» ему передали после нижайшей просьбы священников церкви Владимирской Божьей Матери, расположенной в отдалении от города, «на семике». Именно там было принято хоронить покойников. Однако население Ярославля быстро росло и столь же быстро умирало. Тела приходилось хоронить в два-три «этажа», что, конечно, не устраивало ни священников, ни прихожан. Пришлось писать вышестоящему руководству о возможности хоронить людей у Параскевы. Руководство просьбу удовлетворило.

   У церкви Параскевы существовало большое немецкое захоронение – именно в Калачной слободе жил со своей свитой ссыльный фаворит Екатерины Бирон, лежали в земле Пятницкого прихода дворяне Бартеневы, Кореневы, Мусины-Пушкины. После упразднения кладбища в начале XIX века Пятницкий некрополь не уступал Леонтьевскому по обилию славных имен и знатных захоронений.

В 1931 году ярославцы посчитали, что ценный камень расходуется зря и, разорив надгробья двух с половиной тысяч усопших, сделали из них… памятник жертвам белогвардейского мятежа в Демидовском сквере.

     Лишь одно надгробие сохранилось до семидесятых годов прошлого столетия: «От супруги – супругу, купцу первой гильдии Александру Дмитриевичу Топленинову, скончавшемуся 2 июня 1877 года». Но потом и оно исчезло, бог знает куда.

В начале двадцатого века Калачная слобода стала рабочим поселком.

Улица Фурманова в XX в. и в наши дни:

Источники

1. Фурманов Д.А. Чапаев. Мятеж. – М., Московский рабочий, 1972

2. Куприяновский П.В. Жизнь и творчество Д.А. Фурманова: Материалы для выставки в школе и детской библиотеке. – М., детская литература, 1981.

3. Котова Т.В. Историческое кладбище церкви Св. Великомученицы Параскевы

Пятницы в Калачной Слободе г. Ярославля. // Ярославская старина. – 2000.

Вып. 5. – С. 126 – 130.

4. http://www.philology.ru/literature2/sheshukov-69.htm

5. http://venividi.ru/node/30692

6. http://golden-ring.drugiegoroda.ru/history/3895-yaroslavskoe-vosstanie-1918

Материал подготовлен: МУК  «Централизированная система детских библиотек г. Ярославля детская библиотека – филиал № 9»